Сегодня был удачный день, и Альберт Блейкман возвращался вечером домой в хорошем настроении — еще парочка таких сделок и можно будет не беспокоиться ни о старости, ни о приданом для дочерей.
Падал легкий мартовский снежок — большая редкость для Нью-Йорка в это время года, и вечнозеленые деревья на обочине казались пришельцами из рождественских сказок.
Мысли как снежинки роились в утомленной голове старого Блейкмана. Все время какие-то неожиданности, безумные риски и стрессы, крутишься как белка в колесе с утра до вечера. Погоня за призрачным успехом. И ради чего и кого?
Затормозив на красный свет, Альб устало рассматривал стайку подростков, парочками, почти в обнимку, спешивших по переходу. В его время так никто не осмелился бы ходить.
Внезапно он подумал о Флориан и Ирэн — какие они разные, его дочери, и кстати, пора им уже обзаводиться собственными семьями, сам-то он был женат в их возрасте, а их мать и подавно…
Боже, как быстро пролетела жизнь, содрогнулся Альб, казалось, это было вчера — венчание в соборе святого Патрика, свадебный вальс в отеле «Плаза», медовый месяц во Флориде.
Он вспомнил их первую встречу на выпускном балу в Ривердейлской частной школе для девушек. Блейкман заканчивал колледж и проходил практику в соседней мужской школе. По традиции выпускные классы обменивались приглашениями на прощальный вечер, и Альбу как наставнику пришлось сопровождать своих питомцев. Джудит была названа первой в числе лучших учениц и сразу привлекла его внимание — столько жизнерадостности и лучезарности было в ее улыбке, столько целомудрия и грации в походке, что Альб прикусил губу, чтобы не рвануться к ней навстречу.
Вот она — моя мечта и моя судьба, пронеслось в голове…
Нельзя сказать, что до встречи с Джудит он вел пуританский образ жизни. Его родители много путешествовали, и родовое гнездо частенько оставалось в его полном распоряжении. Но сексуальная революция еще не пришла в Америку. Студенческие пирушки до утра, где пиво было самым крепким напитком, как бы случайные прижимания в танце, невинное рукоблудство на заднем сиденье автомашины, долгие прощания и поцелуи у ворот дома.
Однажды он пришел поздно с гулянки, рубашка — в губной помаде, черные пятна под глазами, светлые — на брюках. Впустивший его в дом отец сразу все понял.
— Я хочу, чтобы ты всегда мог отличить зов плоти от зова сердца и не попадал впросак из-за инстинктов, которые, увы, сидят в каждом.
— У меня нет никаких инстинктов, — смутился Альб.
— Мы все дети природы, и природа возьмет свое, а при нашей гремучей смеси крови ты можешь не совладать с собой! — отрезал отец. — Я не хочу, чтобы первая смелая девица, попавшая в твою постель, стала моей невесткой.
Через день он дал сыну десять долларов и предложил сходить вместе с ним в дансинг-клуб на Бродвее. Потом они открыто, как могут говорить мужчина с мужчиной, обсудили все проблемы секса, любви и брака.
Альб был благодарен отцу за этот урок. Он взрослел, менялись объекты его симпатий, но не было той, единственной, о которой говорили они с отцом…
Два последующих года после встречи с Джудит прошли в традиционных американских ухаживаниях — веселые студенческие вечеринки до утра, поездки на пикники и пляжи Лонг-Айленда, знакомства с чопорными тетушками и дядюшками с обеих сторон.
И наконец Джуди стала молодой хозяйкой старого блейкмановского замка.
Все Блейкманы с нетерпением ждали рождения первенца, мужчины надеялись, что это будет мальчик — им нужен продолжатель рода. Но надежды не оправдались — родилась десятифунтовая горластая Флора. Роды были долгими и тяжелыми, Джудит почти год приходила в себя.
Альб боготворил маленькую Флориан, мучительно переживал болезнь жены и поклялся себе, что больше никаких детей у них не будет. Он безумно любил жену и даже ради наследника не мог позволить пойти на риск.
Джудит не раз заговаривала с мужем о втором ребенке. Выросшая в большой дружной семье и понимавшая, как важно в жизни иметь прочный тыл — братьев и сестер, она мечтала по меньшей мере еще о двух детях.
В такой же снежный мартовский вечер Альб узнал, что Джудит беременна. Она почти убедила его, что на этот раз будет мальчик, и умоляла врачей сохранить ребенка.
— С вашим хрупким здоровьем — рожать очень опасно, — возражал семейный врач Хайман. — Мы не можем гарантировать, что вы дотянете до родов и на этот раз все обойдется без осложнений.
— Дайте мне шанс, я уже слышу биение его сердца, мы не можем убить его, — взмолилась заплаканная мать, бережно прижимая ладони к животу.
Месяцы ползли в напряженном ожидании. Пятилетняя Флора ничего не понимала, но чувствовала, что матери и отцу не до нее, и ревниво изводила всех капризами и придирками.
Слабые схватки начались утром, вызванный Хайман распорядился о доставке в больницу. Ленокс-Хилл считалась одной из лучших больниц в Нью-Йорке. Потянулись тревожные часы в приемном покое. Альб оцепенело сидел, запустив пальцы в свою роскошную шевелюру.
— Господи, спаси и помилуй, — шептал он слова молитвы. — Мне ничего не надо в жизни, только не умножай печали моей семьи.
Один за другим приглашались счастливые отцы взглянуть на новорожденных, и только Альба никто не вызывал. Под утро Блейкман забылся в полудреме и вдруг услыхал свое имя. Его просили пройти в ординаторскую.
— А почему не в палату? — спросил Альб. Медсестра отвела взгляд в сторону, и он похолодел от страха.
— Мы сделали все, что могли, и даже больше, — сказал главный акушер. — Мужайтесь, нам удалось спасти только ребенка, и это прелестная здоровая девочка…